3.Утро было ласковым, но пасмурным. Город был скрыт в пелене серого тумана, плавно стелящегося по дорогам и тем самым затрудняющего движение. Но пока что дороги были пусты, Нью-Йорк дышал своими огромными лёгкими тихо и размеренно, небоскрёбы проваливались в клубы густых испарений, светофоры лениво моргали «жёлтым», магазины были заперты, а грандиозные билборы не привлекали ничьего внимания.
Герберт был занят чтением газеты, но на самом деле прятался за печатным изданием от дурных мыслей. Бесконечные сплетни, высосанные из пальца жаренные факты, отвратительного качества фотографии кинозвёзд и их любовников, абсурдные статьи. Ему приходилось каждый день отслеживать продуктивную работу жёлтой прессы. Эти ненасытные журналюги, без стыда и совести, порядком портили ему настроение. Масса небылиц, всплывающих на страницах бульварных дешевок, то и дело бросали тень на его карьеру и ничем не запятнанный авторитет. Будучи гуру в области брака и семьи, семейным психоаналитиком, Герберту было не к лицу оставаться при этом холостяком. Но такая биография была куда уместнее его настоящего жизненного опыта. Супружеские пары, которые он консультировал, брошенные женщины, мужчины-альфонсы, выставленные за порог, темпераментные стервы и забитые домохозяйки, все они хотели знать наверняка, что человек, которому они доверяют тайны своей личной жизни и на суд которого тащат всё это грязное бельё, не направит их в очередной раз по ложному следу, а для этого ему самому нужно было быть образцовым семьянином, день изо дня демонстрирующим публике, как это просто – поддерживать огонь в домашнем очаге. Всплыви же наружу его подлинные мемуары, он бы в два счёта потерял всех своих клиентов. Людям не нужен был неудачник, потерпевший фиаско в отношениях с сыном и разведённый с женой, они устали от того, что каждый второй брак оказывается провальным, они больше не хотели слышать о том, что каждая пятая женщина подвергается насилию со стороны мужа, что большинство матерей отказывают бывшим мужьям в свиданиях с детьми, что от трети беременных девушек партёры уходят до рождения ребёнка, остальных бросают в течение первого года совместной жизни. Нет, все эти истерзанные неурядицами женщины хотели видеть перед глазами живой пример благополучия. И Герберту удалось окружить себя ореолом святости. Его аура выглядела достаточно непорочно, чтобы принять на себя пару сотню чужих грехов и склок. Таким готовым-всё-выслушать-и-понять он и представал на обложках глянцевых журналов. От того, что тёмные пятна на его прошлом вдруг проявились бы сейчас, пользы не было никому, конечно, кроме этих не имеющих понятия о деликатности писаках.
Как-то раз они уже здорово подмочили его репутацию. Газеты пестрили снимками, где молодой Герберт бодро шагал куда-то, неся на плечах годовалую девочку, очень схожую с ним чертами лица. Самой собой разумеется, слух о незаконнорожденном ребёнке муссировали как могли, и Герберту ничего не оставалось, как выступить с официальном заявлением, что это вовсе не его внебрачная дочь, а маленькая племянница – Аманда Грей. Сам Герберт уже давно пользовался псевдонимом – Радонежский, так что скрывать настоящую фамилию детей было глупо. Лаура с пониманием отнеслась к такому поступку бывшего мужа, она вообще была лёгким на подъём человеком и обид не помнила. У них теперь были разные пути, и каждый, как мог, сражался за своё право на счастье. Герберт день и ночь работал над своим имиджем, вкладывал средства в раскрутку своего имени, чтобы совсем скоро обрасти серьёзным капиталом. Мать его детей тем временем крутила новые романы, инвестируя свою молодость и красоту в фееричные интрижки с мужчинами мечты из призрачного Голливуда, еле-еле сводила концы с концами, занималась потомством, а точнее готовила жжёную кашу на завтрак и капусту брокколи на ужин, одевала детей во все цвета радуги и так же эксцентрично одевалась сама, с удовольствием брала их к себе в постель, регулярно опаздывала на работу и так же регулярно теряла её и устраивалась на новую, разрешала детям есть сладости до еды и закрывала глаза на неуспеваемость Люка в школе. Весь этот бедлам слегка сбавил обороты, лишь когда Герберт вложил круглую сумму в образование сына, и не успевшего до конца распуститься мальчика перевели в частную школу для детей, заработок родителей которых многим в то время внушал раболепный страх. Подходящее окружение и дисциплина. Здесь из его сына сделают человека, каким бы сильным не было влияние гедонистки-матери. И Аманда пойдёт по стопам брата, потому что иного способа заботы о детях Герберт за эти двадцать лет так и не нашёл.
Вот почему он сейчас сидел и тратил своё время на марание рук о жёлтую прессу. Не мудрено, если чей-нибудь любопытный глаз уже заприметил входящего и выходящего из дверей его дома юношу, и слухи уже поползли по телефонным проводам.
Мужчина с внезапно осенившей его яростью отбросил газету в сторону и зажмурился, стараясь привести чувства в порядок. Какое дело ему было до того, что завтра его обвинят в эфеболии, потребуют признаться, что он пользуется услугами мальчиков по вызову и вообще всегда был слаб до своего пола, чем и объяснят его венец безбрачия. Или копнут глубже и дойдут до истины? Герберту было всё равно, какой кушак помоев на него выльют. Единственное, что его сейчас действительно волновало – это то, что Люк не ночевал дома.
Юноша вглядывался в минималистический пейзаж за окном. Целые тонны тумана съедали крыши высоток, скрывали от посторонних глаз вечно курсирующие туда обратно лайнеры, срезали шпили телевышек. Это был Нью-Йорк, город, в котором он родился и вырос, на улицах которого прошло его худо-бедное детство, и сейчас мчалась бурная молодость. Нет, он не жалел, что был частью этих бетонных конструкций, сооружений из железа, пластика и стекла. Его необыкновенный город угрожающего масштаба кишил миллиардами голосов, содрогался от переклички колоколов, рёва моторов, воя сирен и швейцарских свистков. В XXI веке он проглатывал и террористические акты, и смертниц, и преступность, и вандализм, и нищету, и богатство. Он был так бесподобно обворожителен. Особенно из окон двадцать второго этажа, особенно в семь утра.
Север вышел из душа свежим и обновлённым. Мышцы налились тонусом, но общее напряжение спало, он снова чувствовал себя в своей тарелке, как человек, только что застраховавший свою жизнь от всех несчастных случаев сразу. Выплыв из ванной в комнату он обнаружил, что Люк уже проснулся и стоит к нему спиной, уставившись в окно, отражаясь в нём дергаными копиями одного снимка. Друг сжался от холода и потирал плечи, обхватив себя руками. Кожа стала гусиной. Север снял с бёдер недавно повязанное полотенце и бесшумно обнял им Люка сзади, тот вздрогнул, но уже в следующую секунду размяк в сдавивших его руках.
-Ты сердишься на меня за вчерашнее?- надсаженным голосом спросил Люк. Он очень боялся получить утвердительный ответ, и просто не знал, как искупить свою вину, ведь он никогда и ни в чём не был виноват перед Севером.
-Сердился всю ночь, но сейчас уже отпустило. Ты слишком хорошенький, чтобы долго держать на тебя зло,- с доброй иронией отозвался Север. Он дышал Люку в шею, соприкасаясь с ней кончиком носа и обдавая сонным жаром. Север был на пол головы ниже друга, зато сбит крепче и плотнее, да и в кости он был куда шире, нежели Люк с его асексуальной фигурой подиумной девицы и выпирающими от худобы ключицами. Север не привык собой любоваться, хотя в тайне был благодарен матушке природе за такое на редкость пропорциональное и всем приходящееся по вкусу телосложение. Он не был привлекательным парнем, его нельзя было причислить даже к разряду симпатичных, так что удачно обыгранное мускулами тело компенсировало недостаток в «красивых глазах» как нельзя кстати. Но несмотря не внешние показатели дефицита в девушках у него никогда не было, только в отличие от постоянно удирающего от поклонниц Люка, он частенько отвечал взаимностью, заманивая представительниц слабого пола в своё ложе, давно превратившееся в проходной двор.
-Как спалось, малыш? Со стороны ты выглядел достаточно безобидно.- Север хрипло рассмеялся, ощутив ленивый толчок в бок от друга.
-Ещё одно слово, и я действительно укушу тебя, кретин,- уже не сдерживая улыбки, пригрозил Люк.
-Очень любопытно посмотреть, как ты это делаешь. А, кровосос? Может быть так?- Север, подражая зомбировавшим умы малолеток вампирам с мордашками я-сама-невинность-пожалейте-меня-а-то-щас-расплачуть наподобие Каленов, проскоблил зубами его шею.
В это время ни о чём не подозревающая мать и, как водится без стука, заглянула к сыну в комнату с благими намереньями растолкать этого увальня и отправить на работу, но вопреки обычному сценарию наткнулась на совершенно бесподобную картину. Её взрослый сын, сверкая голыми ягодицами, крайне не двусмысленно ласкал своего лучшего друга, что обоим доставляло наслаждение. К такому крутому повороту событий она была явно не готова.
-Мам, закрой дверь, пожалуйста,- подчёркнуто грубым тоном попросил Север, заметив застывшею в дверном проёме мать.
-Неудобно получилось,- стеснённо промямлили Люк, когда они снова остались наедине.
-Ей этого не понять,- бросил Север. Он уже натянул приталенные брюки, бросив сожалеющий взгляд на свои мешковатые протёртые до дыр джинсы, и сейчас пытался по запаху определить, какая из двух рубашек сгодилась бы для офисного клерка не очень то следившего за чистотой вещей.
-Не понять чего?- спросил Люк, принявший позу скучающего Арлекина и закусивший нижнюю губу, как делала Лаура, заинтригованная речью собеседника.
-Что дружба может быть такой разной, – завёлся Север, резкими движениями заправляя кровать.- Нет никакой разницы между тем, буду ли я целовать своё отражение в зеркале или тебя, это одно и тоже. Мы одно целое, понимаешь, мы состоим из отдельных сегментов друг друга. Что бы я не испытывал, это автоматически делится на двое. Мы как доноры, постоянно гоняющие кровь по венам, я свою по твоим, ты мою по своим. Выражения я люблю себя и я люблю тебя тождественны, это магия. Мы просто слишком долго знаем друг друга, чтобы сейчас чего-то стыдиться, но это не значит, что я педараст. То, что я не испытываю комплексов от такой может быть слишком непонятной окружающим близости, просто результат нашей общности. Иногда мне кажется, что мы просто переливаемся, как вода, всё очень просто, я в тебе, ты во мне. Но, чёрт возьми, это не имеет никакого отношения к гомосексуализму, это совсем другая система отсчёта. Бесполые отношения. Отношения, смысл которых в отношениях, а не в соответствии стандартам. Просто другие, не похожие, на то, что было до нас, на то, что было принято до нас считать дружбой между парнями. Чёрт, если ты хочешь плакать у меня на плече, значит, ты должен плакать у меня на плече, это не лишает нас мужественности, это делает нас людьми.
-Но ты бы не переспал со мной?- неожиданно встрял во взвинченный монолог друга Люк.
-Господи, что за мысли, конечно, нет.- Север быстро обернулся к юноше с таким выражением лица, будто он только что подавился кислой ягодой. В комнате повисла пауза, словно кто-то выключил свет, и всё вокруг превратилось в один сплошной стоп-кадр, пока, наконец, Люк не переборол себя и не мотнул головой, сбрасывая с лица длинные локоны шёлковистых волос и придурковато улыбаясь, мол да-ладно-тебе-я-же-пошутил. Север посчитал инцидент исчерпанным, и, не заостряя внимания на неловкой, хотя по-настоящему неловкой она была только для Люка, заминке, пустился в пространные рассуждения с удвоенным энтузиазмом.
Вот почему он хотел покончить жизнь самоубийством. Нет, конечно, не потому, что Север никогда бы не согласился провести с ним ночь, с этим можно было смириться, и он это сделал, но потому, что он не мог быть с ним до конца честен, между ними всегда оставалась тонкая прозрачная плёнка, эластичная мембрана в несколько микрон, огибающая Люка со всех сторон и не дающая ему дышать полной грудью.
Ему было пятнадцать, когда он со всей ясностью осознал, что никогда и ни при каких условиях не сможет стать «нормальным», таким, как его сверстники, без устали клеящие старшеклассниц, строящие похотливые рожицы при виде мини-юбок, мастурбирующие на постеры порнозвёзд Раян Идол или Сильвии Сайнт. Он не пускал слюни при виде обнажённых женщин, не носил в кармане брюк девичьи стринги, чтобы на перемене похвастаться перед парнями своими «победами», не преследовал идеи во чтобы бы то ни стало лишить девственности свою соседку по парте, и не украшал внутреннею дверцу школьного шкафчика непристойными наклейками или вырезками из журналов, и уж точно не поглаживал свой член под партой с блаженной физиономией глядя на молодую учительницу с внушительным декольте. Но он не мог не замечать внезапно охватившей его товарищей эпидемии, от которой не было ни спасения, ни вакцины. Нельзя сказать, что Люка это всё не захватило тоже. Это было неизбежно. Наводнение, смывающее с лица Земли континенты, просто не могло оставить совершенно сухим отдельно взятый островок, но при этом Люк испытывал безотчётный страх перед тем, чтобы выставлять происходящие с ним перемены напоказ, как это было принято в их компании. Его бросало в жар от мысли, что однажды его застанут врасплох, заставят продемонстрировать себя во всей красе и тогда уже ни для кого не станет секретом его влечение к своему полу. Его преследовали по пятам кошмары, в которых его прилюдно уличали в педерастии, где он становился центром насмешек и насилия. Идя по школьным коридорам, он отовсюду слышал, как выкрикивают его имя. За ним вечно кто-то шёл, отделялся от стен, как тень, и дышал ему в затылок, другие косо смотрели, третьи подозрительно смолкали в его присутствии. Он почти физически ощущал, как щупают его эти взгляды, как бессовестно вторгаются в его личное пространство и чинят там погром, превращая его жизнь в постоянное бегство, бесцельное и выматывающее. Конечно, на самом деле ничего подобного не было. Слишком богатое воображение Люка стало его же и наёмным убийцей.
Был всего один случай, когда к нему прикопалась стайка дотошных подростков из параллели. Эти одурманенные никотином первых в своей жизни сигарет парни желали знать, почему Люк не играет с ними в «похабника» и вообще ведёт себя как-то странно, так, будто у него в штанах вместо половых органов пустое место. Но Север подоспел раньше, чем эти «олухи местного пошиба», как их в конце перебранки прозвал Север, успели проверить свою теорию на практике. Север с Люком драли от отморозков, взбешённых хамством малолеток, ноги, насколько только позволяли силы и лёгкие. Им казалось, что они несутся со скоростью света, а ветер бил их по лицу потоками тёплого воздуха. Деревья, бордюры, машины, прохожие, всё мелькало перед глазами и прыгало, мальчики видели носки своих кроссовок, они превратились в две белые точки, и это было самым головокружительным зрелищем на свете. Не сбавляя оборотов, они ворвались в дом Севера, вбежали в его комнату и с шумом повалились на постель. Уже в следующую секунду они хохотали и загибались креветками от собственного смеха. Север лежал совсем рядом, свесив с кровати ноги, его щёки пылали розовым румянцем, он выглядел так героично и привлекательно, что у Люка заходилось бешеным стуком сердце. Белые пёрышки взъерошенных волос, льющийся градом пот, взмокший воротник рубашки. Север, тяжело дыша и глядя в потолок, медленно переместил руку Люк на промежность, тот замер и механически расставил ноги пошире, его сердце стучало уже где-то в горле, готовое вот-вот выпрыгнуть наружу. Ширинка с тарахтящим звуком поддалась, и его член в ту же секунду затвердел от соприкосновения с мокрой ладонью. Люк зажмурился и прикусил себе язык, его тело онемело от напряжения. Он никогда не чувствовал ничего подобного, онанизм не давал и толики тех ощущений, что влили в него влажные пальцы Севера. Ток всех электростанций дребезжал в его жилах, мальчик вдруг почувствовал, как несносно много в его организме тканей, сосудов, сухожилий и связок, потому что все они двигались, сокращались, сжимались и дёргались, повинуясь прихотям дирижера. Север просто гладил его член, но этого было вполне достаточно, что бы Люк корчился от сладкого дёгтя оргазма, откликаясь на малейшее прикосновение сильным толчком в животе, подгоняющим кровь к паху. Это был настоящий экстаз, сравнимый с раем в самой сердцевине ада, которому не суждено было повториться никогда больше.
Время шло, Север и думать забыл о произошедшем между ними сближении, он снова стал беспечным другом, ни о чём не подозревающем, и не видящим ничего дальше своего носа. Возраст необдуманных поступков, скоропостижных решений, возраст, когда хочется нестись вперёд, не углубляясь в суть, избегая проблем. Север был покорён этим возрастом, сражён им на повал, в то время как его друг из последних сил старался найти себе место в мире, который вытеснял его из свой скорлупы, как чуждое, инородное тело. А потом геморрою пришёл конец, это был просто знак свыше, милостынь всех Богов, наблюдавших с высока за его стенаниями – Север предложил прыгнуть с парашютом.
-Что ты собрался ей сказать?- Люк встревожено подался вперёд, навстречу Северу, который уверенно потянул дверную ручку на себя.
-Может быть, что мы встречаемся, любим друг друга и хотим завести детей? Я думаю, это как раз то, чего она и ожидает.
-С детьми ты переборщил,- вяло заметил юноша.- А если серьёзно, как ты собрался оправдываться?
-Оправдываться?- Север удивлённо повёл бровью.- Ещё этого не хватало. Да кто она такая, что бы я стелился перед ней? Тем более речь идёт о наших с тобой отношениях, а это долгая и запутанная история. Я всего лишь собираюсь подтвердить её ужасные догадки, потому что чтобы я ни сказал, она истолкует это так, как ей заблагорассудиться, и сейчас она хочет сыграть роль убитой горем матери, вдруг узнавшей, что её сын педик, и я не собираюсь этому мешать. Она уже ждёт не дождётся, когда сообщит эту новость своему психиатру, а то в последе время им уже и потрепаться стало не о чем.
Люк нервно тряхнул головой, его губы покраснели от частых покусываний.
-Везде эти психиатры, куда ни плюнь,- недовольно пробубнил он.
-К чёрту всё это,- Север лукаво подмигнул. В местами помятой, но всё же опрятной рубашке, в этих классических брюках с кожаным ремнём, с запонками и в галстуке он выглядел таким предприимчивым, инициативным и деловым, что Люк невольно улыбнулся уголками губ. Ему симпатизировало это амплуа друга. На время Север отказывался от своего нецензурного жаргона и становился вот таким «офисным» и порядочным.- Спускайся минут через десять, я подготовлю почву.
Люку было чем заняться эти десять минут. Во-первых, он умылся, прополоскал водой из под крана рот и краем глаза заметил, каким отдохнувшим он выглядел со стороны. Это несколько порадовало его, юноше не хотелось представать перед отцом с перекошенной и вымазанной соплями физиономией, создавая впечатление жалкого и опустошённого мальчишки, который вот-вот опустит руки и пустит всё на самотёк. Снаружи Люк выглядел вполне презентабельно, а что уж творилось у него в душе, не дано было вычислить даже самому опытному психотерапевту. Вот только одежда его вся была перепачкана так, будто он всю ночь провалялся на помойке, но других вариантов не предлагалось, и Люк, искусно повязав шарф так, чтобы его концы прикрывали самые броские из кровавых пятен на майке, спустился на первый этаж. Север с матерью были владельцами сразу двух квартир, расположенных друг над другом и сообщающихся с помощью массивной винтовой лестницы, ведущей из эпохи ренессанса в эру лаконичного хай-тека. Такая планировка позволяла каждому оставаться в пределах своей территории и быть на расстоянии вытянутой руки одновременно.
Завтрак обещал побить все рекорды по неловкости между собравшимися за столом, и вся эта до абсурда казусная ситуация начинала угнетать Люка всё больше. Он понятия не имел, как должен себя вести в свете последних событий. Северу, конечно, было проще. Его друг, вопреки законам здравого смысла, старался насолить матери. Это было похоже на то, как глупый дятел долбил сук, на котором сидел, но Севера мало волновала логика, всю жизнь им двигала спонтанная энергия желаний и чувств. И если сейчас кора головного мозга трещала от импульсов устроить-матери-сладкую-жизнь и попортить-ей-кровь, то никак иначе и быть не могло. Север был настроен категорически. Он видел, как мать передёргивает от его излишне прямолинейных и без промаха бьющих в цель слов, и её щёки бледнеют, покрываясь красными пятнами, но остановиться не мог. Ему страсть как хотелось поставить лезущую не в свои дела женщину на место. Да, гей. Да, трахаю его в зад, как непослушную школьницу. Да, всё это время за твоей спиной. Совершенно верно, пока ты смотрела ток-шоу на полную громкость, мы в соседней комнате занимались сексом. С пятнадцати лет. Нет, у тебя никогда не будет внуков. На самом деле, мне всё равно, что подумают об этом твои подруги. И родственники. И церковь.
Если говорить в общих чертах, то Север относился к матери так же, как бы реагировал на постороннего человека, претендующего на право вмешиваться в ход событий его жизненного цикла. Тем более, парень считал свою не вылезающую из салонов красоты и массажных кабинетов мать, очередной жертвой кретинизма, порождённого обилием денег и отсутствием нужды работать. По мнению Севера, его мать пропустила свой интеллект через мясорубку кредитных карт, банковских счетов и драгоценностей. Он презирал её образ жизни, но сам от наследства отказываться не спешил. Состояние деда, вовремя успевшего занять место под солнцем около нефтяной скважины, значительно облегчало ему путь к достижению собственных целей, а лоббировать свои интересы ещё никто не запрещал.
Эвелина, едва сдерживая фонтанирующие внутри эмоции, разливала по кружкам чай. Ей хотелось казаться гуманной и, как принято было говорить в таких случаях, толерантной, но у её слабых нервов были свои планы на этот счёт. Женщина ласково уговаривала себя изобразить на лице приветливую улыбку, но подкаченные недавно ботоксом губы, вопреки её намерениям были плотно сжаты, как будто она набрала в рот воды и не хотела потерять ни капли. Но так или иначе, одного добродушного жеста было бы мало, чтобы продемонстрировать сыну свою готовность принять-понять-и-помочь, тем более на данный момент она не была готова ни к одному из трёх шагов. Её корректное поведение выглядело неправдоподобно, и Люк уже пять минут читал про себя мантры, чтобы провалиться сквозь землю.
-Как ты себя чувствуешь, Люк?- Женщина испытующе посмотрела на юношу, тщетно стремящегося телепортироваться отсюда куда-нибудь подальше.
-Нормально он себя чувствует,- Север холодно пресёк попытку матери завязать диалог. Люк только потупил взгляд, он никогда не находил с Эвелиной общего языка, как и его друг, и даже обмен формальными фразами давался ему с трудом, но это была взрослая женщина, мать Севера, и какой бы она не была стервой, субординацию соблюдать всё же было необходимо, хотя бы ради того, чтобы шлюзы, сдерживающие поток взаимных упрёков и обид, оставались по прежнему наглухо закрыты. Пока обе стороны выполняли условия негласного договора и правила игры не нарушались, в семье царила атмосфера натянутого до предела, но всё же перемирия, так что Люк по привычке промолчал, а Эвелина не стала настаивать, хотя её красноречивый взгляд ещё долго сверлил юношу с противоположного конца стола. Как же это всё таки было странно, что мать его единственного друга спустя столько лет смотрит на него так, будто видит в первый раз, а он в свою очередь чувствует себя так же неловко под бременем её взгляда, как и в возрасте десяти лет, стоя на пороге ещё незнакомого дома его будущей Любви.
Этот невыносимо долгий завтрак закончился, Север до отказа забил свой желудок лёгкими салатиками и гренками, и теперь был готов к рабочему дню, как начинённый патронами пистолет готов к стрельбе. Эвелина проводила их до двери.
-Не задерживайся долго, у меня есть к тебе разговор.
-Теперь непременно придётся задержаться,- огрызнулся Север. Его всего трясло от способности матери изъясняться на штампованном языке.
Эвелина проглотила это и обратилась уже к Люку.
-У меня ещё не было возможности выразить свои соболезнования. Север сказал мне… Одним словом, мне очень жаль, что твоя мать попала в эту ужасную автокатастрофу. Ты часто бываешь у неё, передавай ей от меня привет и пожелания скорейшего выздоровления. Я пошлю ей цветы, если ты не против. В больничных палатах очень скупой интерьер, это должно поднять ей настроение.
-Больше ни слова, oке’й?- Север окатил мать стылым студенистым взглядом. Его радужка окрасилась голубым и отражала свет, точно остриё лезвия на солнце.
-Что опять не так?!- не выдержала женщина и манерно всплеснула руками.
-Всё в порядке, просто…- Люк обессилено закрыл глаза, ему нужно было собрать волю в кулак и закончить предложение.
-Просто она в коме,- ледяным тоном завершил Север. Эвелина изумлённо сложила губы в трубочку, но прежде чем из её уст вырвался хоть ещё один сочувственный звук, Север захлопнул перед её лицом дверь.
-Ей не к психиатру, а к Гудвину надо,- пыхтел парень, снимая автомобиль с сигнализации.
-Север,- Люк одёрнул друга за рукав пиджака.- Какой же я тупица! Ведь она права.
-В чём, если не секрет?- Север удручённо вздохнул, он навалился корпусом на машину и взял Люка за руки. Телесный контакт был чем-то вроде проводника, посылающего импульсы душевных смут друга ему прямо под кожу.
-Я ни разу за всё это время не принёс ей цветов! Её палата выглядит такой серой и пустой, как будто у неё нет детей, нету никого, кому захотелось бы украсить это пропахшее медикаментами помещение. Как такое могло произойти? Почему я не додумался до этого раньше? Это же так просто, букет её любимых орхидей. Что, если она очнулась минуту назад и сейчас лежит, озираясь по сторонам, а вокруг голые стены, белые халаты и капельницы, капельницы, капельницы?- Люк выглядел в точности, как напуганный грозой ребёнок. Его губы дрожали, язык заплетался в потоке нечленораздельных слов, глаза были широко раскрыты, как будто их медленно сканировали лазерные лучи.
-Я поеду с тобой, хорошо? Надеюсь, на этот раз меня не выставят за порог. Мы купим самый роскошный букет, какой только найдём, я тебе обещаю. Когда Лаура придёт в себя, она будет знать, как много значит для нас всех.- Север обнял Люка за талию, позволив ему скомкать пиджак у себя на спине цепляющимися за ткань и проваливающимися в воздух руками.- Поделись со мной своей болью, ну же, тебе одному слишком много, поэтому нас двое.
Герберт был занят чтением газеты, но на самом деле прятался за печатным изданием от дурных мыслей. Бесконечные сплетни, высосанные из пальца жаренные факты, отвратительного качества фотографии кинозвёзд и их любовников, абсурдные статьи. Ему приходилось каждый день отслеживать продуктивную работу жёлтой прессы. Эти ненасытные журналюги, без стыда и совести, порядком портили ему настроение. Масса небылиц, всплывающих на страницах бульварных дешевок, то и дело бросали тень на его карьеру и ничем не запятнанный авторитет. Будучи гуру в области брака и семьи, семейным психоаналитиком, Герберту было не к лицу оставаться при этом холостяком. Но такая биография была куда уместнее его настоящего жизненного опыта. Супружеские пары, которые он консультировал, брошенные женщины, мужчины-альфонсы, выставленные за порог, темпераментные стервы и забитые домохозяйки, все они хотели знать наверняка, что человек, которому они доверяют тайны своей личной жизни и на суд которого тащат всё это грязное бельё, не направит их в очередной раз по ложному следу, а для этого ему самому нужно было быть образцовым семьянином, день изо дня демонстрирующим публике, как это просто – поддерживать огонь в домашнем очаге. Всплыви же наружу его подлинные мемуары, он бы в два счёта потерял всех своих клиентов. Людям не нужен был неудачник, потерпевший фиаско в отношениях с сыном и разведённый с женой, они устали от того, что каждый второй брак оказывается провальным, они больше не хотели слышать о том, что каждая пятая женщина подвергается насилию со стороны мужа, что большинство матерей отказывают бывшим мужьям в свиданиях с детьми, что от трети беременных девушек партёры уходят до рождения ребёнка, остальных бросают в течение первого года совместной жизни. Нет, все эти истерзанные неурядицами женщины хотели видеть перед глазами живой пример благополучия. И Герберту удалось окружить себя ореолом святости. Его аура выглядела достаточно непорочно, чтобы принять на себя пару сотню чужих грехов и склок. Таким готовым-всё-выслушать-и-понять он и представал на обложках глянцевых журналов. От того, что тёмные пятна на его прошлом вдруг проявились бы сейчас, пользы не было никому, конечно, кроме этих не имеющих понятия о деликатности писаках.
Как-то раз они уже здорово подмочили его репутацию. Газеты пестрили снимками, где молодой Герберт бодро шагал куда-то, неся на плечах годовалую девочку, очень схожую с ним чертами лица. Самой собой разумеется, слух о незаконнорожденном ребёнке муссировали как могли, и Герберту ничего не оставалось, как выступить с официальном заявлением, что это вовсе не его внебрачная дочь, а маленькая племянница – Аманда Грей. Сам Герберт уже давно пользовался псевдонимом – Радонежский, так что скрывать настоящую фамилию детей было глупо. Лаура с пониманием отнеслась к такому поступку бывшего мужа, она вообще была лёгким на подъём человеком и обид не помнила. У них теперь были разные пути, и каждый, как мог, сражался за своё право на счастье. Герберт день и ночь работал над своим имиджем, вкладывал средства в раскрутку своего имени, чтобы совсем скоро обрасти серьёзным капиталом. Мать его детей тем временем крутила новые романы, инвестируя свою молодость и красоту в фееричные интрижки с мужчинами мечты из призрачного Голливуда, еле-еле сводила концы с концами, занималась потомством, а точнее готовила жжёную кашу на завтрак и капусту брокколи на ужин, одевала детей во все цвета радуги и так же эксцентрично одевалась сама, с удовольствием брала их к себе в постель, регулярно опаздывала на работу и так же регулярно теряла её и устраивалась на новую, разрешала детям есть сладости до еды и закрывала глаза на неуспеваемость Люка в школе. Весь этот бедлам слегка сбавил обороты, лишь когда Герберт вложил круглую сумму в образование сына, и не успевшего до конца распуститься мальчика перевели в частную школу для детей, заработок родителей которых многим в то время внушал раболепный страх. Подходящее окружение и дисциплина. Здесь из его сына сделают человека, каким бы сильным не было влияние гедонистки-матери. И Аманда пойдёт по стопам брата, потому что иного способа заботы о детях Герберт за эти двадцать лет так и не нашёл.
Вот почему он сейчас сидел и тратил своё время на марание рук о жёлтую прессу. Не мудрено, если чей-нибудь любопытный глаз уже заприметил входящего и выходящего из дверей его дома юношу, и слухи уже поползли по телефонным проводам.
Мужчина с внезапно осенившей его яростью отбросил газету в сторону и зажмурился, стараясь привести чувства в порядок. Какое дело ему было до того, что завтра его обвинят в эфеболии, потребуют признаться, что он пользуется услугами мальчиков по вызову и вообще всегда был слаб до своего пола, чем и объяснят его венец безбрачия. Или копнут глубже и дойдут до истины? Герберту было всё равно, какой кушак помоев на него выльют. Единственное, что его сейчас действительно волновало – это то, что Люк не ночевал дома.
Юноша вглядывался в минималистический пейзаж за окном. Целые тонны тумана съедали крыши высоток, скрывали от посторонних глаз вечно курсирующие туда обратно лайнеры, срезали шпили телевышек. Это был Нью-Йорк, город, в котором он родился и вырос, на улицах которого прошло его худо-бедное детство, и сейчас мчалась бурная молодость. Нет, он не жалел, что был частью этих бетонных конструкций, сооружений из железа, пластика и стекла. Его необыкновенный город угрожающего масштаба кишил миллиардами голосов, содрогался от переклички колоколов, рёва моторов, воя сирен и швейцарских свистков. В XXI веке он проглатывал и террористические акты, и смертниц, и преступность, и вандализм, и нищету, и богатство. Он был так бесподобно обворожителен. Особенно из окон двадцать второго этажа, особенно в семь утра.
Север вышел из душа свежим и обновлённым. Мышцы налились тонусом, но общее напряжение спало, он снова чувствовал себя в своей тарелке, как человек, только что застраховавший свою жизнь от всех несчастных случаев сразу. Выплыв из ванной в комнату он обнаружил, что Люк уже проснулся и стоит к нему спиной, уставившись в окно, отражаясь в нём дергаными копиями одного снимка. Друг сжался от холода и потирал плечи, обхватив себя руками. Кожа стала гусиной. Север снял с бёдер недавно повязанное полотенце и бесшумно обнял им Люка сзади, тот вздрогнул, но уже в следующую секунду размяк в сдавивших его руках.
-Ты сердишься на меня за вчерашнее?- надсаженным голосом спросил Люк. Он очень боялся получить утвердительный ответ, и просто не знал, как искупить свою вину, ведь он никогда и ни в чём не был виноват перед Севером.
-Сердился всю ночь, но сейчас уже отпустило. Ты слишком хорошенький, чтобы долго держать на тебя зло,- с доброй иронией отозвался Север. Он дышал Люку в шею, соприкасаясь с ней кончиком носа и обдавая сонным жаром. Север был на пол головы ниже друга, зато сбит крепче и плотнее, да и в кости он был куда шире, нежели Люк с его асексуальной фигурой подиумной девицы и выпирающими от худобы ключицами. Север не привык собой любоваться, хотя в тайне был благодарен матушке природе за такое на редкость пропорциональное и всем приходящееся по вкусу телосложение. Он не был привлекательным парнем, его нельзя было причислить даже к разряду симпатичных, так что удачно обыгранное мускулами тело компенсировало недостаток в «красивых глазах» как нельзя кстати. Но несмотря не внешние показатели дефицита в девушках у него никогда не было, только в отличие от постоянно удирающего от поклонниц Люка, он частенько отвечал взаимностью, заманивая представительниц слабого пола в своё ложе, давно превратившееся в проходной двор.
-Как спалось, малыш? Со стороны ты выглядел достаточно безобидно.- Север хрипло рассмеялся, ощутив ленивый толчок в бок от друга.
-Ещё одно слово, и я действительно укушу тебя, кретин,- уже не сдерживая улыбки, пригрозил Люк.
-Очень любопытно посмотреть, как ты это делаешь. А, кровосос? Может быть так?- Север, подражая зомбировавшим умы малолеток вампирам с мордашками я-сама-невинность-пожалейте-меня-а-то-щас-расплачуть наподобие Каленов, проскоблил зубами его шею.
В это время ни о чём не подозревающая мать и, как водится без стука, заглянула к сыну в комнату с благими намереньями растолкать этого увальня и отправить на работу, но вопреки обычному сценарию наткнулась на совершенно бесподобную картину. Её взрослый сын, сверкая голыми ягодицами, крайне не двусмысленно ласкал своего лучшего друга, что обоим доставляло наслаждение. К такому крутому повороту событий она была явно не готова.
-Мам, закрой дверь, пожалуйста,- подчёркнуто грубым тоном попросил Север, заметив застывшею в дверном проёме мать.
-Неудобно получилось,- стеснённо промямлили Люк, когда они снова остались наедине.
-Ей этого не понять,- бросил Север. Он уже натянул приталенные брюки, бросив сожалеющий взгляд на свои мешковатые протёртые до дыр джинсы, и сейчас пытался по запаху определить, какая из двух рубашек сгодилась бы для офисного клерка не очень то следившего за чистотой вещей.
-Не понять чего?- спросил Люк, принявший позу скучающего Арлекина и закусивший нижнюю губу, как делала Лаура, заинтригованная речью собеседника.
-Что дружба может быть такой разной, – завёлся Север, резкими движениями заправляя кровать.- Нет никакой разницы между тем, буду ли я целовать своё отражение в зеркале или тебя, это одно и тоже. Мы одно целое, понимаешь, мы состоим из отдельных сегментов друг друга. Что бы я не испытывал, это автоматически делится на двое. Мы как доноры, постоянно гоняющие кровь по венам, я свою по твоим, ты мою по своим. Выражения я люблю себя и я люблю тебя тождественны, это магия. Мы просто слишком долго знаем друг друга, чтобы сейчас чего-то стыдиться, но это не значит, что я педараст. То, что я не испытываю комплексов от такой может быть слишком непонятной окружающим близости, просто результат нашей общности. Иногда мне кажется, что мы просто переливаемся, как вода, всё очень просто, я в тебе, ты во мне. Но, чёрт возьми, это не имеет никакого отношения к гомосексуализму, это совсем другая система отсчёта. Бесполые отношения. Отношения, смысл которых в отношениях, а не в соответствии стандартам. Просто другие, не похожие, на то, что было до нас, на то, что было принято до нас считать дружбой между парнями. Чёрт, если ты хочешь плакать у меня на плече, значит, ты должен плакать у меня на плече, это не лишает нас мужественности, это делает нас людьми.
-Но ты бы не переспал со мной?- неожиданно встрял во взвинченный монолог друга Люк.
-Господи, что за мысли, конечно, нет.- Север быстро обернулся к юноше с таким выражением лица, будто он только что подавился кислой ягодой. В комнате повисла пауза, словно кто-то выключил свет, и всё вокруг превратилось в один сплошной стоп-кадр, пока, наконец, Люк не переборол себя и не мотнул головой, сбрасывая с лица длинные локоны шёлковистых волос и придурковато улыбаясь, мол да-ладно-тебе-я-же-пошутил. Север посчитал инцидент исчерпанным, и, не заостряя внимания на неловкой, хотя по-настоящему неловкой она была только для Люка, заминке, пустился в пространные рассуждения с удвоенным энтузиазмом.
Вот почему он хотел покончить жизнь самоубийством. Нет, конечно, не потому, что Север никогда бы не согласился провести с ним ночь, с этим можно было смириться, и он это сделал, но потому, что он не мог быть с ним до конца честен, между ними всегда оставалась тонкая прозрачная плёнка, эластичная мембрана в несколько микрон, огибающая Люка со всех сторон и не дающая ему дышать полной грудью.
Ему было пятнадцать, когда он со всей ясностью осознал, что никогда и ни при каких условиях не сможет стать «нормальным», таким, как его сверстники, без устали клеящие старшеклассниц, строящие похотливые рожицы при виде мини-юбок, мастурбирующие на постеры порнозвёзд Раян Идол или Сильвии Сайнт. Он не пускал слюни при виде обнажённых женщин, не носил в кармане брюк девичьи стринги, чтобы на перемене похвастаться перед парнями своими «победами», не преследовал идеи во чтобы бы то ни стало лишить девственности свою соседку по парте, и не украшал внутреннею дверцу школьного шкафчика непристойными наклейками или вырезками из журналов, и уж точно не поглаживал свой член под партой с блаженной физиономией глядя на молодую учительницу с внушительным декольте. Но он не мог не замечать внезапно охватившей его товарищей эпидемии, от которой не было ни спасения, ни вакцины. Нельзя сказать, что Люка это всё не захватило тоже. Это было неизбежно. Наводнение, смывающее с лица Земли континенты, просто не могло оставить совершенно сухим отдельно взятый островок, но при этом Люк испытывал безотчётный страх перед тем, чтобы выставлять происходящие с ним перемены напоказ, как это было принято в их компании. Его бросало в жар от мысли, что однажды его застанут врасплох, заставят продемонстрировать себя во всей красе и тогда уже ни для кого не станет секретом его влечение к своему полу. Его преследовали по пятам кошмары, в которых его прилюдно уличали в педерастии, где он становился центром насмешек и насилия. Идя по школьным коридорам, он отовсюду слышал, как выкрикивают его имя. За ним вечно кто-то шёл, отделялся от стен, как тень, и дышал ему в затылок, другие косо смотрели, третьи подозрительно смолкали в его присутствии. Он почти физически ощущал, как щупают его эти взгляды, как бессовестно вторгаются в его личное пространство и чинят там погром, превращая его жизнь в постоянное бегство, бесцельное и выматывающее. Конечно, на самом деле ничего подобного не было. Слишком богатое воображение Люка стало его же и наёмным убийцей.
Был всего один случай, когда к нему прикопалась стайка дотошных подростков из параллели. Эти одурманенные никотином первых в своей жизни сигарет парни желали знать, почему Люк не играет с ними в «похабника» и вообще ведёт себя как-то странно, так, будто у него в штанах вместо половых органов пустое место. Но Север подоспел раньше, чем эти «олухи местного пошиба», как их в конце перебранки прозвал Север, успели проверить свою теорию на практике. Север с Люком драли от отморозков, взбешённых хамством малолеток, ноги, насколько только позволяли силы и лёгкие. Им казалось, что они несутся со скоростью света, а ветер бил их по лицу потоками тёплого воздуха. Деревья, бордюры, машины, прохожие, всё мелькало перед глазами и прыгало, мальчики видели носки своих кроссовок, они превратились в две белые точки, и это было самым головокружительным зрелищем на свете. Не сбавляя оборотов, они ворвались в дом Севера, вбежали в его комнату и с шумом повалились на постель. Уже в следующую секунду они хохотали и загибались креветками от собственного смеха. Север лежал совсем рядом, свесив с кровати ноги, его щёки пылали розовым румянцем, он выглядел так героично и привлекательно, что у Люка заходилось бешеным стуком сердце. Белые пёрышки взъерошенных волос, льющийся градом пот, взмокший воротник рубашки. Север, тяжело дыша и глядя в потолок, медленно переместил руку Люк на промежность, тот замер и механически расставил ноги пошире, его сердце стучало уже где-то в горле, готовое вот-вот выпрыгнуть наружу. Ширинка с тарахтящим звуком поддалась, и его член в ту же секунду затвердел от соприкосновения с мокрой ладонью. Люк зажмурился и прикусил себе язык, его тело онемело от напряжения. Он никогда не чувствовал ничего подобного, онанизм не давал и толики тех ощущений, что влили в него влажные пальцы Севера. Ток всех электростанций дребезжал в его жилах, мальчик вдруг почувствовал, как несносно много в его организме тканей, сосудов, сухожилий и связок, потому что все они двигались, сокращались, сжимались и дёргались, повинуясь прихотям дирижера. Север просто гладил его член, но этого было вполне достаточно, что бы Люк корчился от сладкого дёгтя оргазма, откликаясь на малейшее прикосновение сильным толчком в животе, подгоняющим кровь к паху. Это был настоящий экстаз, сравнимый с раем в самой сердцевине ада, которому не суждено было повториться никогда больше.
Время шло, Север и думать забыл о произошедшем между ними сближении, он снова стал беспечным другом, ни о чём не подозревающем, и не видящим ничего дальше своего носа. Возраст необдуманных поступков, скоропостижных решений, возраст, когда хочется нестись вперёд, не углубляясь в суть, избегая проблем. Север был покорён этим возрастом, сражён им на повал, в то время как его друг из последних сил старался найти себе место в мире, который вытеснял его из свой скорлупы, как чуждое, инородное тело. А потом геморрою пришёл конец, это был просто знак свыше, милостынь всех Богов, наблюдавших с высока за его стенаниями – Север предложил прыгнуть с парашютом.
-Что ты собрался ей сказать?- Люк встревожено подался вперёд, навстречу Северу, который уверенно потянул дверную ручку на себя.
-Может быть, что мы встречаемся, любим друг друга и хотим завести детей? Я думаю, это как раз то, чего она и ожидает.
-С детьми ты переборщил,- вяло заметил юноша.- А если серьёзно, как ты собрался оправдываться?
-Оправдываться?- Север удивлённо повёл бровью.- Ещё этого не хватало. Да кто она такая, что бы я стелился перед ней? Тем более речь идёт о наших с тобой отношениях, а это долгая и запутанная история. Я всего лишь собираюсь подтвердить её ужасные догадки, потому что чтобы я ни сказал, она истолкует это так, как ей заблагорассудиться, и сейчас она хочет сыграть роль убитой горем матери, вдруг узнавшей, что её сын педик, и я не собираюсь этому мешать. Она уже ждёт не дождётся, когда сообщит эту новость своему психиатру, а то в последе время им уже и потрепаться стало не о чем.
Люк нервно тряхнул головой, его губы покраснели от частых покусываний.
-Везде эти психиатры, куда ни плюнь,- недовольно пробубнил он.
-К чёрту всё это,- Север лукаво подмигнул. В местами помятой, но всё же опрятной рубашке, в этих классических брюках с кожаным ремнём, с запонками и в галстуке он выглядел таким предприимчивым, инициативным и деловым, что Люк невольно улыбнулся уголками губ. Ему симпатизировало это амплуа друга. На время Север отказывался от своего нецензурного жаргона и становился вот таким «офисным» и порядочным.- Спускайся минут через десять, я подготовлю почву.
Люку было чем заняться эти десять минут. Во-первых, он умылся, прополоскал водой из под крана рот и краем глаза заметил, каким отдохнувшим он выглядел со стороны. Это несколько порадовало его, юноше не хотелось представать перед отцом с перекошенной и вымазанной соплями физиономией, создавая впечатление жалкого и опустошённого мальчишки, который вот-вот опустит руки и пустит всё на самотёк. Снаружи Люк выглядел вполне презентабельно, а что уж творилось у него в душе, не дано было вычислить даже самому опытному психотерапевту. Вот только одежда его вся была перепачкана так, будто он всю ночь провалялся на помойке, но других вариантов не предлагалось, и Люк, искусно повязав шарф так, чтобы его концы прикрывали самые броские из кровавых пятен на майке, спустился на первый этаж. Север с матерью были владельцами сразу двух квартир, расположенных друг над другом и сообщающихся с помощью массивной винтовой лестницы, ведущей из эпохи ренессанса в эру лаконичного хай-тека. Такая планировка позволяла каждому оставаться в пределах своей территории и быть на расстоянии вытянутой руки одновременно.
Завтрак обещал побить все рекорды по неловкости между собравшимися за столом, и вся эта до абсурда казусная ситуация начинала угнетать Люка всё больше. Он понятия не имел, как должен себя вести в свете последних событий. Северу, конечно, было проще. Его друг, вопреки законам здравого смысла, старался насолить матери. Это было похоже на то, как глупый дятел долбил сук, на котором сидел, но Севера мало волновала логика, всю жизнь им двигала спонтанная энергия желаний и чувств. И если сейчас кора головного мозга трещала от импульсов устроить-матери-сладкую-жизнь и попортить-ей-кровь, то никак иначе и быть не могло. Север был настроен категорически. Он видел, как мать передёргивает от его излишне прямолинейных и без промаха бьющих в цель слов, и её щёки бледнеют, покрываясь красными пятнами, но остановиться не мог. Ему страсть как хотелось поставить лезущую не в свои дела женщину на место. Да, гей. Да, трахаю его в зад, как непослушную школьницу. Да, всё это время за твоей спиной. Совершенно верно, пока ты смотрела ток-шоу на полную громкость, мы в соседней комнате занимались сексом. С пятнадцати лет. Нет, у тебя никогда не будет внуков. На самом деле, мне всё равно, что подумают об этом твои подруги. И родственники. И церковь.
Если говорить в общих чертах, то Север относился к матери так же, как бы реагировал на постороннего человека, претендующего на право вмешиваться в ход событий его жизненного цикла. Тем более, парень считал свою не вылезающую из салонов красоты и массажных кабинетов мать, очередной жертвой кретинизма, порождённого обилием денег и отсутствием нужды работать. По мнению Севера, его мать пропустила свой интеллект через мясорубку кредитных карт, банковских счетов и драгоценностей. Он презирал её образ жизни, но сам от наследства отказываться не спешил. Состояние деда, вовремя успевшего занять место под солнцем около нефтяной скважины, значительно облегчало ему путь к достижению собственных целей, а лоббировать свои интересы ещё никто не запрещал.
Эвелина, едва сдерживая фонтанирующие внутри эмоции, разливала по кружкам чай. Ей хотелось казаться гуманной и, как принято было говорить в таких случаях, толерантной, но у её слабых нервов были свои планы на этот счёт. Женщина ласково уговаривала себя изобразить на лице приветливую улыбку, но подкаченные недавно ботоксом губы, вопреки её намерениям были плотно сжаты, как будто она набрала в рот воды и не хотела потерять ни капли. Но так или иначе, одного добродушного жеста было бы мало, чтобы продемонстрировать сыну свою готовность принять-понять-и-помочь, тем более на данный момент она не была готова ни к одному из трёх шагов. Её корректное поведение выглядело неправдоподобно, и Люк уже пять минут читал про себя мантры, чтобы провалиться сквозь землю.
-Как ты себя чувствуешь, Люк?- Женщина испытующе посмотрела на юношу, тщетно стремящегося телепортироваться отсюда куда-нибудь подальше.
-Нормально он себя чувствует,- Север холодно пресёк попытку матери завязать диалог. Люк только потупил взгляд, он никогда не находил с Эвелиной общего языка, как и его друг, и даже обмен формальными фразами давался ему с трудом, но это была взрослая женщина, мать Севера, и какой бы она не была стервой, субординацию соблюдать всё же было необходимо, хотя бы ради того, чтобы шлюзы, сдерживающие поток взаимных упрёков и обид, оставались по прежнему наглухо закрыты. Пока обе стороны выполняли условия негласного договора и правила игры не нарушались, в семье царила атмосфера натянутого до предела, но всё же перемирия, так что Люк по привычке промолчал, а Эвелина не стала настаивать, хотя её красноречивый взгляд ещё долго сверлил юношу с противоположного конца стола. Как же это всё таки было странно, что мать его единственного друга спустя столько лет смотрит на него так, будто видит в первый раз, а он в свою очередь чувствует себя так же неловко под бременем её взгляда, как и в возрасте десяти лет, стоя на пороге ещё незнакомого дома его будущей Любви.
Этот невыносимо долгий завтрак закончился, Север до отказа забил свой желудок лёгкими салатиками и гренками, и теперь был готов к рабочему дню, как начинённый патронами пистолет готов к стрельбе. Эвелина проводила их до двери.
-Не задерживайся долго, у меня есть к тебе разговор.
-Теперь непременно придётся задержаться,- огрызнулся Север. Его всего трясло от способности матери изъясняться на штампованном языке.
Эвелина проглотила это и обратилась уже к Люку.
-У меня ещё не было возможности выразить свои соболезнования. Север сказал мне… Одним словом, мне очень жаль, что твоя мать попала в эту ужасную автокатастрофу. Ты часто бываешь у неё, передавай ей от меня привет и пожелания скорейшего выздоровления. Я пошлю ей цветы, если ты не против. В больничных палатах очень скупой интерьер, это должно поднять ей настроение.
-Больше ни слова, oке’й?- Север окатил мать стылым студенистым взглядом. Его радужка окрасилась голубым и отражала свет, точно остриё лезвия на солнце.
-Что опять не так?!- не выдержала женщина и манерно всплеснула руками.
-Всё в порядке, просто…- Люк обессилено закрыл глаза, ему нужно было собрать волю в кулак и закончить предложение.
-Просто она в коме,- ледяным тоном завершил Север. Эвелина изумлённо сложила губы в трубочку, но прежде чем из её уст вырвался хоть ещё один сочувственный звук, Север захлопнул перед её лицом дверь.
-Ей не к психиатру, а к Гудвину надо,- пыхтел парень, снимая автомобиль с сигнализации.
-Север,- Люк одёрнул друга за рукав пиджака.- Какой же я тупица! Ведь она права.
-В чём, если не секрет?- Север удручённо вздохнул, он навалился корпусом на машину и взял Люка за руки. Телесный контакт был чем-то вроде проводника, посылающего импульсы душевных смут друга ему прямо под кожу.
-Я ни разу за всё это время не принёс ей цветов! Её палата выглядит такой серой и пустой, как будто у неё нет детей, нету никого, кому захотелось бы украсить это пропахшее медикаментами помещение. Как такое могло произойти? Почему я не додумался до этого раньше? Это же так просто, букет её любимых орхидей. Что, если она очнулась минуту назад и сейчас лежит, озираясь по сторонам, а вокруг голые стены, белые халаты и капельницы, капельницы, капельницы?- Люк выглядел в точности, как напуганный грозой ребёнок. Его губы дрожали, язык заплетался в потоке нечленораздельных слов, глаза были широко раскрыты, как будто их медленно сканировали лазерные лучи.
-Я поеду с тобой, хорошо? Надеюсь, на этот раз меня не выставят за порог. Мы купим самый роскошный букет, какой только найдём, я тебе обещаю. Когда Лаура придёт в себя, она будет знать, как много значит для нас всех.- Север обнял Люка за талию, позволив ему скомкать пиджак у себя на спине цепляющимися за ткань и проваливающимися в воздух руками.- Поделись со мной своей болью, ну же, тебе одному слишком много, поэтому нас двое.