[nwife]

4.
Герберт пристально смотрел в окно. У него была отличная зрительная память, точно в его зрачки были вмонтированы цифровые камеры, отслеживающие всё подряд и фиксирующие особо примечательные объекты одним щелчком. Бритоголовый парень с серебряной серёжкой в виде крестика в ухе и в выбивающемся из общей гаммы разнузданности деловом костюме относился к последнему. Он с плохо скрываемой распущенностью полусидел на бампере слегка побитого автомобиля, явно не соответствующего его истинному финансовому положению, и с сосредоточенным видом курил.
Люк в два счёта преодолел лестничный марш чёрного входа, отец взял с него обещание по возможности избегать парадных дверей, дабы не привлекать лишнего внимания соседей к его персоне, и оказался в символически маленькой прихожей, откуда на второй этаж вела прямая, без изысков, лестница, так же спрятанная от посторонних глаз какой-то декоративной перегородкой. Юноше нужно было срочно сменить одежду. От его нынешних вещей разило смрадом. Здесь присутствовал и запах намертво впитавшейся в ткань крови, и пота, и вонь машинного масла с пивом. Он просто не мог допустить появиться в таком виде перед матерью, и не важно, что она уже давно не слышит его и не видит, что коматозное состояние лишило её зрения, обоняния и слуха, это были чистой воды отговорки для тех, кому пристало возиться со своими больными родственниками, и Люк не имел к этим людям никакого отношения. Трагедия на дороге вышибшая из Лауры разом всё, что только можно выковырять из человека, оставив его при этом белом свете, лишь ещё больше разожгла в сыне и без того внушительное пламя любви.
Герберт знал наверняка, что юноша не удостоит его вниманием, быстро проскочит в свою комнату, возьмёт всё необходимое и снова скроется за тонированными стёклами машины. Нечего было даже думать, что Люк посветит его в свои планы, и от этого сердце мужчины сжималось в сморщенный комок. Буквально пять минут, и он в очередной раз потеряет сына из поля зрения на весь оставшийся день, а может быть даже и ночь. Странно, что он так зациклился на этом сейчас, ведь ещё неделю назад всё было иначе. Он не имел ни малейшего представления о том, с кем Люк общается, чем интересуется, как проводит свободное время, и такой расклад не висел на нём десятитонным бременем, даже больше – всё это было в порядке вещей. Но только не теперь. Отныне мужчина хотел быть уверенным в том, что комната сына не будет пустовать всю ночь напролёт, что прелести разбоев и криминала обойдут его стороной, и что он, мучаясь от бессонницы, не будет видеть перед глазами ни аварий, ни ножевых ранений, ни проломленных черепов, как сегодня.
И всё же с кем же он проводит свой досуг? С этим невесть откуда взявшимся молодым человеком, похожим на преуспевающего торговца героином? Герберт не знал почему, но парень не внушал ему доверия, если не сказать что одной своей внешней наружностью необратимо подрывал его. Север задумчиво затягивался сигаретой, в его действиях не было ничего броского или подозрительно, но всё же он излучал такую мощную энергетику, что в его напускную безмятежность вверились с трудом. Мужчина подумал о хищниках. Видя спящего шакала, ты никогда не можешь быть уверен до конца, что зверь не разорвёт тебя на куски, что безобидно дремлющая зверюшка не станет твоим последним отчаянным вскриком. Из тягостных размышлений его вывел звонок. Герберт взял трубку, не отрывая взгляда от окна. Незанятым ухом он уловил, как Люк сбегает по ступенькам вниз. Вот он бесшумно прикрыл за собой дверь и уж нырнул в тёмный салон. Дожидавший его друг тут же растоптал окурок и зачем-то обвёл глазами верхний этаж дома. Герберт отступил назад, это вышло инстинктивно и оставило в его душе горький осадок, потому что он до последнего не желал признаваться себе, что подглядывал за сыном, но это было так, и его мгновенно вспыхнувший испуг быть замеченным тут же проявил все его намеренья. Возможно, что белобрысый парень с ёжиком на голове и заметил его, но думать об этом не было сил.
-Извините, я отвлёкся,- мужчина, наконец, вспомнил о существовании сотового, и ненадолго стихшее жужжание в трубке возобновилось.
-Это Эвелина Якобсон, вы меня узнали?- женский голос прорывался сквозь динамики, он был немного резким и не по-девичьи плотным. Герберт сразу догадался о намереньях дамы, она была чем-то взволнованна и хотела попросить о встрече вне графика. Такое случалось часто. Женщины любили раздувать из мухи слона, превращая простые неурядицы в глобальные проблемы, им просто нравилось быть носителем нестандартных, феноменальных и особенно запутанных апорий и дилемм.
-Да, конечно, Эвелина. Как ваши дела?- Герберт переменился в лице, теперь он был внимателен и серьёзен, как будто речь и впрямь шла об озоновых дырах. Это был его служебный долг. Если клиент считает свой вопрос критическим и не требующим отлагательств, значит так оно и есть, если клиент чем-то расстроен, значит на то есть веские причины, если он плачет – значит существует повод для слёз, и даже если все изливаемые ими проблемы сплошной фарс, психотерапевт обязан им подыграть, потому что иначе он лишится работы, растеряв всех посетителей. В арсенале Герберта были сотни и тысячи идеально подобранных масок, которые следовало одевать и снимать снова, менять и выкидывать. Он должен был соответствовать ожиданиям своих клиенток, но он, как и всякий нормальный человек, не мог несколько раз на дню делать пластические операции или менять свой характер, зато он мог избирать нужную мимику, по разному жестикулировать и, конечно, подбирать те самые слова, на которые рассчитывали его собеседники. Проще говоря, он лепил из себя то, что было необходимо каждой отдельно взятой женщине или мужчине, перешагивающим порог его кабинета. Его индивидуальность здесь никого не интересовала и не имела никакого значения.
-Ужасно,- выпалила Эвелина.- Вы себе и представить этого не можете. Такое бывает раз в жизни и это её крах.
-В чём дело?- Голос Герберта был ровным и казалось что заинтересованным, он мастерски уводил разговор в нужное ему русло.
-Речь идёт о моём сыне. Он,… вы не поверите… я и сама в это не верю. Ума не приложу, когда это случилось, и что я сделала не так. Я же всегда хотела быть матерью, что надо, понимаете? А теперь получается, что всё это время… Боже мой,- в трубке послышались всхлипы, на что Герберт цинично поджал губы.
-Я думаю, нам нужно встретиться. Это не телефонный разговор, вы согласны со мной?- тактично предложил мужчина, он наперёд знал ответ, он знал ответ уже тогда, когда подносил сотовый к уху.
-Это именно то, на что я рассчитывала. Хорошо, что мы поняли друг друга,- прогнусавила женщина.
-Безусловно,- подтвердил Герберт, наблюдая, как неизвестная машина увозит его сына в неизвестном направлении.
Они шли по светлым, просторным и пугающе пустым коридорам, с крахмально-белыми халатами на плечах, которые развивались при ходьбе и как бы таяли в ослепительном, словно голливудская улыбка, свете потолочных ламп. Стерильная чистота и отсутствие каких-либо запахов, казалось, что стены этого помещения навсегда изолируют вошедших от внешнего мира живых, и в тоже время держат на почтительном расстоянии от гибели. Это было приграничное состояние, когда человек ещё не был мёртв, его всячески отыгрывали у смерти, но и живым его назвать язык не поворачивался. Бесконечные палаты, где врачи за баснословные деньги выращивали редкие сорта растений-людей. Ничего более печального представить было невозможно.
Север обнадёживающе подмигнул скисшему другу, и всё же ему самому было не по себе. Парень чувствовал себя каким-то законсервированным, как будто его насильно втиснули в капсулу и наглухо её запаяли. Ему совершенно не хотелось знать, почему эти люди прикованы к постелям, какими препаратами их пичкают и сколько им осталось. Но повернуть назад он не мог, Север понимал, что Люк будет следить за его реакцией, искать поддержки и соучастия. Он не имел права его подвести, позволить другу усомниться в том, что пути к прежней жизни отрезаны. Да, всё непременно ещё может вернуться на круги своя.
Стены палаты стиснули голову Севера в тиски. Это было сложнее, чем он думал. Лаура лежала припечатанная к койке, прижатая к ней, вдавленная в неё. Казалось она и кровать – одно неделимое целое, просто деталь интерьера, извращённый дизайнерский изыск, мебель. По её телу ползало бессчетное множество проводков разной толщины, некоторые походили на проволоку, другие – на жирных, распухших от циркулирующих по ним химикатов, червяков. Эти прозрачные ниточки содрогались от автоматически впрыскиваемой в них жидкости, маска от аппарата искусственного дыхания запотела с внутренней стороны, а подведённый к ней шланг то собирался гармошкой, то вновь вытягивался, на мониторах менялись числа, на перегонки бежали ломанные линии красных и синих цветов, глухо щёлкали приборы, здесь всё подавало признаки жизни, всё, кроме дремлющей в неестественно правильной позе – руки по швам, голова прямо, ноги вытянуты- женщины. Север замялся у входа. Он был подавлен. Цветы в его руках как будто налились свинцом, они показались ему непосильной ношей. Он с удовольствием отбросил бы их в сторону, но не мог.
-Мам,- шепнул Люк, погладив женщину тыльной стороной ладони по щеке.- К тебе гости. Ты же помнишь Севера? Ты всегда была ему рада, а теперь он зашёл навестить тебя.
Северу впервые за всё время захотелось забиться в какой-нибудь угол и пореветь. Он не плакал никогда, ни при каких обстоятельствах, какой бы адской не была боль или досада. Слёзы были не его удел, но сейчас они подступали к нижнему веку, холодили его и норовили покатиться по лицу. Он проморгался.
-Здравствуйте, Лаура,- выжил он из себя и тут же закашлялся. Он не мог разговаривать как ни в чём не бывало с туловищем, обтянутым восковой кожей и похожим на труп. Тем более это осунувшееся, постаревшее и посеревшее пятнами лицо было ему незнакомо. Клиническая смерть исказила былые черты до неузнаваемости, правильные контуры стёрлись, уступив место кривым изгибам и асимметрии, губ вообще не было видно, прежде ярко-красные, разукрашенные ядовито-гранатовой помадой, теперь они были бледнее основного тона лица и просто-напросто тонули в нём. Ситуацию осложняло и то, что Люк был как две капли похож на свою мать, и не составляло большого труда примерить её увядание к внешности юноши.
-Сегодня мы к тебе с цветами. Извини, что так поздно, но всё же.- Люк улыбнулся Северу, который с трудом переставляя ватные ноги, подошёл вплотную к больной. Эта была всё так же косая на один бок и как бы вымученная улыбка Арлекина, смертельно уставшего, одинокого, но всё по-прежнему веселящего публику.
-Ваши любимые,- Север, наконец, взял себя в руки и принял участие в беседе.- Нам нужна ваза и побольше.
Уже спустя десять минут юноши сидели на стульях около койки и увлечённо спорили друг с другом, неведомым образом вовлекая в разговор Лауру. Это происходило непроизвольно, просто Север заблокировал тот отдел головного мозга, который назойливо втирал ему, что мать Люка покойник, в которого принудительно вкачивают кислород. Нет, она была такой же, как они, просто физически слабее и ограниченнее в возможностях. Если Люк двумя руками вцепился в ложь, что его мать выкарабкается, то он, Север, не имел никаких льгот выбивать эту и без того призрачную почву у друга из под ног.
-Не верьте ему, ваш сын настоящий трус, вы бы видели, как он струхнул, когда у того идиота провалился трюк с огнём. Я беру трубку и меня под чистую смывает волна ругательств. Север! Где тебя, скотина, черти носят!- Север писклявым голосом пародировал Люка, который борясь с хохотом, уже во второй раз начинал что-то говорить в своё оправдание, но тут же проглатывал слова, и катился со смеху.
-Так не честно, слышишь, рассказывать такое моей матери,- немного придя в себя, пригрозил Люк. Его кошачьи глаза переливались золотыми лучиками, а в глубине люминесцировали богатым янтарным оттенком, похожим на растопленный мёд. Они излучали мягкий свет, казались обтекаемыми и немного влажными, в них можно было окунуться с головой и не почувствовать ничего особенного, только тепло и приятная дрожь, приятная дрожь и тепло. Север состроил ему гримасу, как ребёнок, желающий пристыдить своего друга-ябеду, и посмотрел на часы.
-Мне пора, Люк, иначе дедуля свернёт мне шею,- он похлопал юношу по плечу и встал. Лаура всё так же лежала, пригвожденная к матрацу, по грудь накрытая простынёй, в больничной бесформенной рубашке. Север взял её за руку, стараясь не задеть прилепленных к ней трубочек и спрятанных под кожей игл, и сжал её холодные пальцы. Это было странное ощущение, парень старался воскресить в памяти её манеры, темп речи, движение постоянно чем-то занятых рук, её ехидный прищур, её заразительную улыбку, и это выходило у него без труда, другое дело было заставить себя поверить, что это почти бездыханное существо, похожее на чахлую, засохшую розу, имело хоть какое-то отношение к той темпераментной и неугомонной женщине из его воспоминаний.
-Я всегда мечтал о такой матери, как вы, мисс Грэй, и ещё вот что,- он перевёл дыхание, эти слова давно вертелись у него на языке, но что-то мешало произнести их вслух.- Спасибо за Люка, вы были к нему ближе на те пол шага, что мне не удалось преодолеть, вы знали его от и до, и когда моему терпению приходил конец, когда я уже был не в силах утешить его и понять, только вы умудрялись поставить его снова на ноги и заставить идти дальше. Вы знаете его секрет, и больше никто. Вы знаете, почему он хотел покончить с собой, а я до сих пор теряюсь в догадках. Сейчас не время говорить об этом, момент совершенно не подходящий, но кто знает, будет ли у меня второй шанс, я итак слишком долго молчал. Мне этого не забыть, как и вам впрочем. Сколько воды утекло с того дня, но такое не стирается из памяти, время тут не причём, время ничего не меняет. Я так долго собирался с духом задать вам этот вопрос. Ну почему? Почему он так поступил? Я дни напролёт сидел на крыльце вашего дома и не решался войти. Я думал, а что если вы скажете мне правду, которая окажется мне не по зубам? Как быть тогда? Я боялся столкнуться лицом к лицу с тем, что от меня так упорно скрывали, и стушеваться. А теперь уже поздно, вы ничего не сможете ответить мне на терзавший меня все эти годы вопрос «почему?», наверное, поэтому-то я и осмелился заговорить об этом. Ну, вот видите, какое я дрефло на самом деле.
Люк потупил взгляд. Он надеялся больше никогда не возвращаться к этой теме, теме щекотливой и очень опасной. Правильно, с тех пор уже многое изменилось, переменилось в корне, так зачем так опрометчиво ворошить прошлое? Север был на верном пути, Люку нечего было возразить. Да, была, есть и будет тайна, его сокровенная, заповедная и неприкосновенная тайна за семью печатями, которую когда-то удалось выудить у него матери. Но ведь он справился с собой, смирился со своей участью вечно скрывающего свои подлинные желания, воздыхателя. Инкогнито. Это даже не было душераздирающе больно, видеть, как его друг таскает к себе в дом каких-то размалёванных и в дрязг пьяных шлюх. Все они были одноразовым источником удовлетворения, безымянные и деперсонифицированные, они не могли составить ему конкуренции, сердце Севера всё, до последнего капилляра, принадлежало только ему, и разве это была недостаточная плата за то, чтобы наложить на свои прихоти табу?
Люк был в растерянности. Его раздирало от колючего чувства вины, что он не в состоянии открыться друг в ответ на его признание. Видно было, как сильно Севера гложило изнутри наличие в сознании этого пробела, он хотел заполнить его чем угодно, он бы принял сейчас любую правду, какой бы гадкой или же саднящей она ни была, лишь бы заткнуть эту зияющую брешь внутри, прорвать едва заметную плёнку между ними, как ребёнок срывает с подарков целлофановые обёртки. Но Люк молчал, и это молчание обжигало их обоих без огня.
-Не требуй и не жди от меня исповеди. Это ни к чему нам обоим,- наконец проговорил юноша, всё ещё не решаясь посмотреть другу в глаза. Что если взгляд холодных и уранистых, как далёкая, загадочная и синяя планета, глаз заставит его во всём сознаться? Что тогда? Он не мог так рисковать.
-Хорошо, Люк, будь по-твоему,- почти озлобленно ответил Север, так что стало понятно, что ему до лязга зуб не хочется, чтобы было «по-егошнему». Скрытность друга здорово ущемляла его самолюбие, он выходил из себя при одной мысли о том, что Люк чего-то не договаривает, идти же напролом было бесполезно, это только сильнее бы усугубило ситуацию, заставив юношу замкнуться в себе окончательно.
-Ладно, не бери в голову,- примирительным тоном начал Север.- Я не должен был об этом даже заикаться сейчас. Плохо, что ты меня не остановил.- Он перехватил взгляд Люка, тот смотрел исподлобья глазами только что помилованного и сошедшего с эшафота человека. Север не удержался и обнял его, он сходил с ума от бесподобного чувства их единения, как будто кожа таяла в тех местах, где они соприкасались друг с другом, и его тела уже не существовало как токового, оно впитывалось в Люка ровно настолько, насколько юноша вживался в него.- Забудь всё, что я здесь тебе наговорил, пусть всё идёт своим чередом, как ему и положено.
-Тебе пора,- юноша отстранился и опустился на стул.
-Я заеду за тобой после работы,- кинул он Люку и подошёл попрощаться с Лаурой, этот обряд уже не казался ему таким омерзительным и абсурдным, как полчаса назад.

В кабинете было очень комфортно. Это было небольшое помещение, почти правильной квадратной формы с двумя вытянутыми окнами, обыгранными кремового цвета портьерами, выполненными в богатом и напыщенном стиле барокко. С первого взгляда шторы казались самой дорогой деталью интерьера, они были сложно стилизированны, но вместе с тем лоск не мешал им выглядеть лаконично, но на самом деле мебель из элитных пород дерева ничуть не уступала им в цене. Всё было выполнено в вишнёвых задумчивых тонах, по которым можно было легко скользить взглядом, не напрягая глаз и ни на что не отвлекаясь.
Герберт бесшумно прохаживался от письменного стола к двери и обратно. Беседа принимала неожиданный поворот. Эвелина рассказывала о своём сыне, рассказывала всё, что только могла вспомнить. Ему 20 лет. Погоняло – Север, но она для простоты восприятия называла его по имени. Давным-давно у неё завязался роман с мужчиной не её класса. Будучи дочерью нефтяного магната, она не могла позволить себе плести интрижки с гангстерами, наркодилерами или отпетыми мошенниками, но среди них находились такие, что устоять было невозможно. Она в точности не знала, чем занимался её любовник, были ли это махинации с валютами или наёмные убийства, но деньги у него водились и не малые. При всех своих средствах жить он предпочитал в дешёвых отелях и не располагал почти никакой недвижимостью, кроме искалеченного автомобиля, впрочем, очень резвого и выносливого. Он не любил задерживаться на одном месте дольше года, его душа требовала обновлений, он как змея сбрасывал старую шкуру и обрастал новой, которая снова и снова его чем-то не устраивала и от которой он так же беспечно избавлялся. Для Эвелины это был человек-стихия, мощный смерч, подхвативший её и закрутивший против часовой стрелки. Он ничего ей не обещал, не сулил ни брака, ни даже серьёзных отношений, и был до конца честен, говоря, что в один прекрасный день он исчезнет из этого города навсегда, нечего не оставив о себе на память. Всё было в точности, как он и обещал. Эвелина сбилась с ног, обивая пороги знакомых ей баров, автомастерских, заброшенных цехов, всех тех забытых Богом мест, где они коротали время. Номер был заблокирован, обратного адреса не оставлено. Торнадо промчалось мимо, выплюнув двадцати трёх летную девчонку где-то на полпути. Но в одном он всё-таки просчитался, память о себе ему оставить всё же удалось и этой памятью стал Север.
-Я ни в чём не виню сына, ему есть в кого быть таким безалаберным и даже немного жестоким, но этого я понять не могу.
-Понять того, что он увлечён мальчиками?- деликатно уточнил Герберт. Он не первый раз за свою практику сталкивался с проблемой гомосексуализма. Ни одна и не две женщины уличали своих мужей в измене, заставая своих супругов в постели с незнакомцем. Это не было правилом, но всё же встречалось.
-Да, просто понимаете, он водил в дом девушек, толпы девиц, а теперь бах, и он подался в гомики,- чуть ли не оправдывалась Эвелина.
-Может быть, он делал это для отвода глаз, не хотел, чтобы вы догадались о его склонностях раньше времени?- предположил Герберт.- Или, быть может, он осознал это только сейчас, такое бывает. Раньше он действовал по образцу, мужчины должны питать симпатию к женщине, значит и мне нравятся женщины. Это очень распространенное явление среди геев, игнорируя собственные предпочтения, следовать по проторенной дорожке.
-Нет,- Эвелина категорически покачала головой.- Это исключено.
-Но почему?- так же ровно и спокойно спросил психотерапевт.
-Сегодня утром он сознался мне в связи с мальчишкой, с которым не разлей вода уже десять лет, и ни о каких других молодых людях речи не шло. Только он, Люк.
-Люк?- озадаченно переспросил Герберт. Мужчина взял со стола ручку Parker и принялся вертеть её в руках.
-Ну да, знаете, они учились в одной школе, там и познакомились, и сколько я их помню, они не отлипали друг от друга.
-В таком случае, как вы думайте, почему ваш сын решил рассказать об этом именно сейчас, спустя такой внушительный промежуток времени?
-Наверное, это была вынужденная мера. Я же уже сказала, что застукала их у него в комнате, абсолютно голых, мой сын целовал этого мальчишку в шею. Я не думаю, что такое происходит сплошь и рядом, для меня это достаточный аргумент, чтобы заподозрить неладное. А потом он просто понимал, что разговора избежать не удастся, и решил, как он всегда это делал, пойти в атаку.
-Скажите, пожалуйста, а вам не кажется странным, что вы стали свидетелем их близости так, скажем, спонтанно? Неужели они не позаботились бы о том, чтобы остаться незамеченными, как во все предыдущие разы?
-Нет, обычно он запирал дверь на ключ. В этот раз видимо забыл. Но, честно говоря, он не любил приводить Люка к нам в дом, они либо болтались на улице, либо оставались ночевать у Лауры. Это мать Люка. Теперь я не удивлюсь, если она была в курсе их связи, и разводила у себя голубятню. Женщина была не без странностей.
-Понятно,- мужчина был в замешательстве, его беспристрастность оказалась подорвана именем Лаура, окончательно расставившим все точки над i. Он задумался над увиденной сегодня утром картиной. Парень, сидящий за рулём, очень даже сошёл бы за отпрыска преступника или жулика. Несмотря на внешнюю причастность к сливкам общества в его жилах текла никуда не годная кровь хулигана, притом ещё и незаконнорожденного.
-Герберт,- позвала его женщина и тут же стала рыться в сумке.- Вы тогда говорили, что если увидеть человека в живую, это намного облегчает понимание проблемы. Сына я сюда конечно не одним бульдозером не затащу, но фотографию прихватила.- Она протянула психотерапевту снимок.
Герберт присел на краешек дивана, рядом с Эвелиной и принял фото. Он снова наперёд знал, кто будет изображён на этой фотографии, и не ошибся. Сердце его ёкнуло и забилось, как пойманный в капкан зверь. Мужчина почувствовал, как его лоб покрывается потом, и тут же плавным движением извлёк из нагрудного кармана идеально сидящего, сшитого не заказ костюма платок, затем так же сдержанно промокнул лоб и убрал его обратно. Со снимка на него смотрел восемнадцатилетний юноша, на обратной стороне была подписана дата. Он морщился от заливавшего лицо солнечного света, но улыбался. Стрижка была другая – беспорядочно обкромсанные пёрышки белых волос завместо короткого ёжика. Такая причёска шла ему больше, она сглаживала грубость скулистого лица и молодила его, превращая в обычного подростка без претензий, но видно, что всё же с гонором, от этого никуда было не деться.
-Знаете что, оставьте эту фотографию у меня, я ещё раз хорошенько всё проанализирую и буквально завтра дам вам кое-какие рекомендации, а пока ничего не предпринимайте, вы только раззадорите его, но ничего не добьётесь,- Герберт спрятал снимок в портфель. Он больше не мог вытянуть из себя ничего здравомыслящего. Его голова раскалывалась на части от той информации, которую попытались туда втиснуть. Он чувствовал, что пока не разберёт этот воз свежеиспечённых фактов о своём сыне и не оценит их по достоинству, не сможет думать о чём-то постороннем.
-Договорились,- с готовностью согласилась Эвелина.
-Если ещё что-нибудь случиться, я всегда на связи, держите меня в курсе событий,- попросил Герберт, теперь вопрос сексуальной ориентации Севера занимал его ничуть не меньше, чем его мать, потому что, как он успел понять, всё что ни случалось с Севером, тут же проецировалось на Люка, а это уже выходило за рамки нейтралитета.
-Конечно, конечно,- заверила его женщина. Он проводил её до двери и, оставшись наедине, позвонил своему секретарю, чтобы тот отменил все встречи на сегодня.

Целый день Север мусолил в сознании, всё, что ему довелось пережить утром. Поведение Люка заставило его о многом задуматься. Нет, он больше не тормошил прошлое, гораздо сильнее его интересовало настоящее. Как его друг обходился с матерью. Он и представить себе не мог, что можно с такой сверхъестественной самоотдачей о ком-то заботиться, и та роль, переступившего через ужасный пласт действительности и возвёдшего новую реальность на развалинах былого, сына поражала его до корки мозга. Вот где была сила Люка, ни в мускулах, ни в амбициозности, ни в тяжёлом характере или напористости, нет, всё это были его – Севера – прерогативы, а его друг довольствовался другим, не свойственным ни гордости, ни эгоизму, чувством, он готов был приносить любые жертвы в пользу близких, без задней мысли отрезать от себя всё то, что способно было скрасить тяготы другого, даже если это уродовало и калечило его самого.
Север слонялся по бесконечным коридорам корпорации Якобсона, своего именитого и зажиточного деда, не преследуя никакой цели. Ему было душно сидеть в четырёх стенах, даже если эти стены и были стенами одного из самых первоклассных и бравурных сооружений в Манхеттене. Ни одна вентиляционная система не смогла бы высосать этот дотошный запах деловых переговоров, успешных сделок и подписываемых раз в две минуты контрактов. У Севера от всего этого голова шла кругом. К нему относились как к наследнику, в скором времени обязующемуся возглавить нефтяную компанию, а потому стелились перед ним, как только могли и на сколько позволяла совесть. Особенно женщины. Они не упускали возможности сварить будущему властелину чашечку кофе, даже если это не входило в их обязанности, приветливо ему улыбнуться или сделать комплемент. Здесь всё переворачивалось с ног на голову. Северу не нужно было утруждать себя произвести на слабый пол незабываемое впечатление, подсластить девушек подарком или что-нибудь в этом роде. Пока он пинал ветер по этажам корпорации Якобсона, любая из встречаемых по пути дам ответила бы ему взаимностью, стоило ему шевельнуть мизинцем. Единственным человеком, кто не разделял всеобщего обожания, был Гилт, приходящийся Северу дедушкой. Его совершенно не устраивала перспектива того, что в аккурат после того, как он сложит свои полномочия, его легкомысленный внук пустит корпорацию по миру, но поставить точку на разгильдяйстве парня было не такой уж и простой задачей. Хотя у Гилта в запасе оставалось безотказное средство – в любой момент он мог обнулить все счета и карточки внука или заблокировать их до лучших времён, пока этот вечно где-то прохлаждающийся тунеядец не возьмётся за голову, но он не был до конца уверен, что это та самая панацея. Север был слишком независимым и свободолюбивым, а благодаря его дочери Эвелине, вечно потакающей прихотям мальчика, привык жить на широкую ногу и получать от жизни всё, чего хотел, но шантажировать его было бесполезно. От денег парень не отказывался и спускал их в канализацию уму не постижимых развлечений с большим удовольствием, но поступиться своей гордыней ради кошелька не смог бы, и Гилт это прекрасно понимал. Ситуация становилась безвыходной, если конечно и вовсе не отстранить Севера от дел и передать компанию в руки постороннего, но надёжного человека. Вот только такого человека на примете у него не было, что означало одно – он выдрессирует Сервера и вправит ему мозги, чего бы ему это ни стоило, ведь бороться было за что.
Север лениво взял телефонную трубку. Это был дед. Он просил зайти к нему немедленно. Парень уже привык, что с Гилтом они на ножах, так что безапелляционный тон, каким дедушка предложил подняться к нему, не произвёл на него никакого впечатления.
-Что стряслось?- с лицемерным энтузиазмом спросил Север, бухаясь в солидное кожаное кресло напротив широкого стола со стеклянной столешницей.
-Как думаешь, какой процент акций стоит вложить в дочернее предприятие в пригороде штатов? Ты слышал о нём, это «Картель», сейчас от него одни убытки, но совладельцы настаивают на инвестициях, они считают, что у него есть будущее,- Гилт не отрывал глаз от огромного жидкокристаллического монитора компьютера и постоянно мельтешил пальцами по клавиатуре, что не мешало ему общаться с собеседником. Для Севера это была проверка на прочность, он видел, как радикально настроен дед, если сейчас он не даст вразумительного ответа, то возможно, вся эта история плохо для него кончится.
-Понятия не имею,- так же беспечно заверил он деда. Старик бросил на него испепеляющий взгляд доведённого до предала человека, но многолетняя сноровка удержала его от ответного выпада. Ему было уже за шестьдесят, хотя здоровьем он мог похвастаться отменным. Орлиный нос, остроугольные черты лица, лишённые всякой привлекательности, сложный контур тонких губ. Его интеллект, интуиция и железная хватка заслуживали уважения. Если кто-то и был недоволен его пренебрежительным отношением к персоналу, то держал это при себе, хаять такого человека, как Гилт за его спиной и промывать ему косточки поводы были, но возможностей – нет. Он всё держал под своим контролем, и залог успеха любой сделки лежал на его плечах, он никогда не размазывал ответственность по спинам подчинённых, за всё всегда отвечал сам, даже за чужие промахи, и это чего-то да стоило.
-Я предложил тебе взять на себя «Картель» ещё месяц назад, ты сказал, что нуждаешься в дополнительной информации о положении дел, бумаги были тебе предоставлены. У тебя нет основания заявлять мне сейчас такое,- сухо процедил Гилт.- Ты, наверное, ещё не понял, дружок, что я не из породы твоей матери, я гладить тебя по головке не стану. У тебя всего два пути,- Якобсон навалился локтями на стол и продемонстрировал внуку два пальца.- Либо ты играешь по моим правилам, либо остаёшься без средств к существованию.
Север, ещё секунду назад наслаждающийся своим отражением в стеклянной дверце шкафчика за спиной президента компании, тут же резко дёрнулся вперёд. Ему хотелось выпустить наружу тот поток нецензурной брани, что уже роился во рту и пробивался сквозь зубы, но не затронутые негодованием крупицы разума уверяли его, что лучше этого не делать.
-Только без скандалов,- от всей души улыбаясь, попросил Гилт. Искривленное от ненависти лицо внука радовало его, как никогда. У парня был потенциал к ведению дел, прирождённый лидер, он без особых усилий мог сорвать крупный куш, главное было довести его до нужной кондиции, и денежная мотивация была беспроигрышным вариантом.
-Хорошо,- добродушно сказал Север, краска отлила у него от лица, он снова владел собой.
-Вот и славно,- Гилт опять уткнулся в монитор.- Завтра жду от тебя предложений по этому поводу.
-Нет, ты не понял,- возразил Север, вставая и расстегивая успевший ему осточертеть воротничок рубашки.- Банкроть мои счета.